Чего-чего, а как раз суеверий и предрассудков в этой экспедиции хватало с лихвою, как ни в какой другой. С самого первого дня ее прибытия в древний Самарканд, у роскошного Гур-Эмира, родовой усыпальницы Тимуридов сама собой собиралась толпа в несколько сотен, если не тысяч людей. Они не пытались помешать ученым и рабочим, не преграждали им путь в склеп, не хватали за руки… Даже ничего не говорили. Но от этого угрюмого молчания – по-восточному отрешенного и обреченного, словно предвещающего собой какую-то великую беду, становилось не по себе даже самым жизнерадостным членам экспедиции. И Алексею – в том числе.

А уж на узких улочках и пестрых базарчиках, по которым в погоне за никогда ранее не виденным восточным колоритом, бродил в свободные от работы часы Леша, местные уже не помалкивали. Что за слова неслись ему вслед он, при всех своих полиглотских способностях понять не мог – фарси в число изученных им языков не входил. Но, уже судя по тону и интонациям, это точно были не пожелания удачи и успехов в начатой работе. Пару раз даже, кажется, плевались вслед.

Понимания «текущего момента» добавилось, когда один из руководителей экспедиции – сам Семенов, переводил надпись, выбитую на нефритовой надгробной плите, первой, которую они подняли с могилы Тамерлана: «…Все мы смертны, придет время и мы уйдем… ...До нас были великие и будут после нас... Если же кто возгордится и вознесется над другими или же потревожит прах предков, пусть постигнет его самая страшная кара...». Леша до сих пор не был уверен – то ли ему показалось, то ли к концу чтения этого длинного «послания потомкам» голос знаменитого востоковеда заметно подрагивал.
Подробнее по поводу «проклятия Тимура» Лешу просветил все тот же неугомонный Малик – ходят, мол, среди темных и неразвитых декхан, одураченных хитрыми муллами, упорные слухи о том, что вскрывший могилу «железного хромца» не просто навлечет неисчислимые беды на собственную голову, но, вдобавок еще и выпустит в мир некоего зловещего «духа войны». И заполыхает тогда кровавый пожар от одного края горизонта до другого! Одним словом – чушь собачья, бабьи сказки и сплошной опиум для народа.

Хотите прочесть больше? Переходите https://rogandar.shop/book

- В чайхану пойдешь? – оператор оказался едва ли не первым, кто покинул мрачные стены. Ну да, оно понятно – уж ему-то, пока электричество не наладят, там точно делать нечего. В чайхану… ну да – пиала обжигающего чая в этом пекле – предел мечтаний! Как они его вообще пьют, когда вокруг за тридцать, если не за сорок градусов?! Но вот от стакана-другого холодной воды он точно не откажется. Да и посидеть там можно в тенечке. А, ладно! В чайхану – так в чайхану.

Откуда они взялись – эти три деда? В момент, когда они с Маликом заходили внутрь, этих стариков тут точно не было – тут Алексей, славившийся среди однокурсников цепким вниманием и чуть ли не фотографической памятью, мог бы поклясться. И вот – на тебе, маячат перед ними, и что-то говорят на совершенно непонятном Леше языке. А вот Малик их, похоже, понимает. И то, что возникшие не пойми откуда старики ему вещают с торжественным видом, кинооператору, кажется, совсем не нравится.
И ведь никакие это не декхане - тут и сомнений быть не может. Прямые спины, орлиные профили, высокие лбы. Да и руки, вон у этого, который сует Каюмову под нос древнюю на вид рукописную книгу, точно не крестьянские. Выросший в деревне Алексей в таком разбирался.
И что они талдычат? Такое впечатление, что отчитывают понурившегося и как-то съежившегося враз балагура и весельчака Малика, как мальчишку. Ну, да он, наверное, в свои неполные тридцать для этих аксакалов мальчишка и есть. Вон у всех белые чалмы на головах. Это, как ему объясняли – знак того, что мусульманин, как минимум один раз совершил паломничество в священный для «правоверных» город Мекку. Такие всегда пользуются особым уважением и авторитетом. И все-таки – что ж они Каюмову выговаривают?! И ведь не спросишь же! Даже те хилые познания в восточном этикете, которых успел набраться Леша, уверенно подсказывали ему, что любая попытка вмешаться в разговор старших, мягко говоря, приветствоваться не будет.
- Алеша, дорогой! – оператор поднял глаза на Алексея и были они такими тоскливыми и просящими, что аж оторопь брала, - Будь другом, сходи за кем-то из главных! Все равно ведь работы нет, так приведи их сюда. Скажи, - Каюмов зовет, очень зовет!
- Ладно, схожу, - отказать Малику не было никакой возможности. Редко когда он хоть с кем-то говорил в таком тоне и такими словами, - А кого звать-то?
- Айни зови, Ниязова зови! Всех старших, кого найдешь. Скажи – очень важно!
На Лешино счастье, бегать по окрестностям в поисках «светил» не пришлось. Укрывшись в тени раскидистого дерева, все руководители экспедиции вели оживленную беседу. Разве что Герасимов запропал куда-то, ну, так его Малик звать и не просил.
- Товарищ Ниязов, товарищ Айни! Там вас Каюмов зовет!
- Опять Каюмов? Что ему еще понадобилось? Снова съемка какая-то?! Где он, вообще?
- Да нет, не съемка. Он здесь, рядом, в чайхане. Мы туда вместе пришли. А потом старики появились – с какой-то книгой. Что-то долго ему рассказывали, по-таджикски. Он слушал-слушал, и за вами послал.
- Ну, в чайхане это уже легче… - глава экспедиции вытер потный лоб клетчатым платком, - В чайхану можно и сходить. Там точно попрохладнее, а времени у нас, боюсь, предостаточно. А что за старики?
- Не знают. Но серьезные такие – я, конечно, по-таджикски ни уха, ни рыла, но показалось, что распекали они нашего Малика, как комсорг на собрании. А он… он даже вроде…
- Вроде – что?
- Вроде даже напуган как будто…
- Ну, ну… Совсем интересно. Малик – да напуган! Ради одного этого сходить стоит!

К огромному Лешиному сожалению, из долгого и горячего разговора, свидетелем которого ему пришлось стать по возвращению в чайхану, не понял он опять ни бельмеса. Старики сыпали какими-то словами на фарси, на этом же языке понятном каждому таджику, но совершенно чужом для русского, отвечали Ниязов и Айни. Да и Семенов, даром, что из Москвы, так ведь востоковед же! Явно не только понимал все сказанное, но и сам время от времени вставлял слово-другое. И только бедный Леша стоял при сем пенек пеньком, правда - твердо дав себе обещание по возвращению в Москву заняться восточными языками. А пока по тому разочарованному, скорбному и отстраненному виду, с которым удалились минут через тридцать старики, понял он только одно – не договорились…

Смысл беседы ему, конечно же, разъяснили – потом… Каюмов, понятное дело и разъяснил. Оказывается, местные аксакалы, или кто там они такие были, явились в эту чайхану (где, кстати, их до этого дня ни разу не видели), специально для того, чтобы предостеречь заезжих исследователей от страшной ошибки. По их словам, основанным, якобы, на записях в той самой книге, которую они предъявляли в качестве главного доказательства, потревоживший прах великого Тимура, Тамерлана, Сотрясателя вселенной и прочая, и прочая, действительно повергнет весь мир в такую войну, какой тот не видел и не знал доселе. Нельзя было вообще трогать гробницу, но уж гроб-то с телом железного Хромца вскрывать недопустимо ни в коем случае! Ни за что! Никогда!

Все это излагалось с таким жаром, уверенностью в своей правоте и так настойчиво, что даже непрошибаемый Каюмов, не верящий ни в Бога, ни в черта, заколебался. Мало ли… Старики все-таки.
К счастью, старшие и гораздо более авторитетные товарищи не оставили от стариковских бредней камня на камне. Сам Садриддин Айни, взяв в руки книгу, перелистал ее, и весомо заявил, что никакая она не древняя – ей лет двести всего-то! И никакая это не книга пророчеств, а так – не пойми что… И слова о могиле Тамерлана вроде бы приписаны там на полях вовсе даже другой рукой. Короче говоря – уважаемые аксакалы, думайте головой, не верьте глупым байкам, и не мешайте работать занятым людям, не приставайте к ним со всякой ерундой! Остальные участники разговора тоже рассматривали книгу, кивали и соглашались с авторитетным писателем. Уж он-то в книгах должен понимать!
Самое интересное, что спорить старики не стали. Молча поднялись и ушли, бережно прижимая к груди книгу. Вот только, похоже это было, по словам Малика не на признание поражения под напором неопровержимых аргументов противоположной стороны, а на нежелание мудрецов тратить силы в бесполезных попытках убедить того, кто слеп и глух.

Нормально закончить разговор им не дали – в склепе удалось-таки наладить освещение, и понеслось… Гроб все-таки вскрыли и сам Герасимов однозначно провозгласил, что покоится в нем никто иной, как Тамерлан. В гостиницу возвращались, шатаясь от усталости после сумасшедшего дня, но донельзя довольные собой. Цель достигнута!

Старцы явились к Алексею в ту же самую ночь. Ну… то есть, конечно – во сне явились. Хотя был этот сон таким реальным, что аж жуть брала. Посреди глубокой ночи они стояли на ступенях усыпальницы Тимура – все те же три старика. Вот только теперь на них вместо старых, чистых, но потертых халатов были одеты такие же длинные, почти до пят, кольчуги, как-то нереально сверкавшие и переливавшиеся в мертвенном свете луны. И, надо сказать, эти кольчуги и хищно изогнутые сабли, привешенные к богато украшенным поясам, равно как и торчавшие из-за этих поясов кинжалы, соответствовали остальному облику и повадкам старцев куда больше, чем халаты и книга в руках.

Когда старик, приносивший в чайхану книгу, и, бывший, как видно, у них за старшего, заговорил с Алексеем, тот удивился. Он понимал каждое сказанное слово! И ведь фарси, перед тем, как лечь спать, он точно не выучил! И ведь не по-русски же старик говорил! Или… вовсе даже и не говорил? И, тем не менее, обращенные к Алексею слова звучали четко и ясно:
- Здравствуй, воин!
- Я не воин!
- Ты ошибаешься! – старик усмехнулся - покровительственно, свысока - Путь человека книги, который ты избрал для себя, заканчивается. Скоро ты, воин, сын воина и воспитанник воина, вернешься на ту дорогу, которую приготовил для тебя Всевышний. Этому суждено было сбыться, только теперь это произойдет гораздо быстрее. Твои начальники совершили ужасное дело!
- Вы про могилу Тамерлана?
- Да, юный воин, да. Хотя… Так ли виноваты они, если все, что вершится в этом мире, вершится по воле того, для кого и цари, и князья, и султаны, и падишахи земные – лишь прах и пепел?
- Не понимаю!
- Конечно, нет! Сейчас ты не понимаешь ничего и ничего не знаешь. Ты лишь блуждаешь во тьме, и тебе только предстоит выйти к истинному свету, чтобы узнать правду о мире, в котором мы все живем. Иди же своей дорогой, воин. Верю, что мы еще встретимся. Быть может, как равные.
- Что значит…

Задать свой вопрос Алексей не успел. Кто-то с дикой силой тряс его за плечо, пытаясь разбудить. Спасибо, дали выспаться в воскресенье! Впрочем, разлепив с трудом тяжелые веки, Леша тут же отбросил желание высказать эту мысль вслух. Стоявший над ним человек был белее мела, а глаза его расширились, казалось на пол-лица.
- Вставай, Леша! Вставай!
- Да что случилось-то?!
- Война…

Леша не помнил – где и как он провел эту ночь. Даже потом, годы спустя, пройдя через события, которые он мечтал бы забыть навсегда, и испытания, способные запросто свести человека с ума, единственным чего он не мог восстановить в своей памяти, были события этой ночи. Очнувшись утром, Алексей обнаружил себя сидящим на постели в своей комнате все в том же общежитии. Только постриженного, и без букета. При этом он совершенно отчетливо осознавал – что именно случилось и как это произошло. Но вот отрезок времени от того мгновения, как он отдернул край белой простыни до настоящего момента, пребывал в абсолютном мраке. Хотя... Какая разница?! Проверив лежащие в нагрудном кармане документы, Леша встал с кровати и твердым шагом направился к двери. Куда идти и что делать, он знал совершенно точно.


- Куда прешь, сумасшедший?! Глаза дома забыл? – раздавшийся над ухом резкий и хрипловатый голос убедительно доказывал, что несшийся, не разбирая дороги, по улицам и переулкам Москвы Алексей, врезался-таки в своем неудержимом беге не в столб или дерево, а в живого человека. Причем, человека, крайне этим фактом рассерженного.
Ой-ей-ей… А дело-то, похоже, куда хуже, чем могло быть. Мужик, в которого с разбегу влетел Леша, одет был в военную форму. Ну, это и не удивительно – за последние недели количество людей в мундирах на улицах столицы возросло многократно. Командирская гимнастерка, синие галифе… Вот только на голове у него красовалась васильковая фуражка с краповым околышем. НКВД. Приехали…
Не то, чтобы у Леши были основания опасаться всеведущего и вездесущего ведомства. Или, к примеру, у ведомства этого были причины Лешиной скромной персоной интересоваться. Нет, и еще раз нет! Но все-таки… Лучше б это был какой-нибудь армеец.
Самое интересное, что тот, в кого он со всей дури влепился, ростом доставал самому Алексею едва до плеча. Да и вообще размерами, скажем так, не впечатлял. А вот, поди ж ты – Леша со всеми своими килограммами молодых мускулов, отлетел от энкаведиста, как мячик от кирпичной стены. Тот, нимало не поврежденный столкновением, стоял теперь, широко расставив ноги и засунув большие пальцы рук за широкий поясной ремень. И дурацкая ситуация его уже, похоже, не столько злила, сколько забавляла. Заканчивать разговор он и близко не собирался.
- Повторяю вопрос, боец! В каком направлении бежим, не разбирая дороги? И, желательно бы знать – с какой целью? – поневоле всматриваясь в вынужденного собеседника пристальнее, Алексей обратил внимание на то, что форма его была тщательно выглажена, лицо выбрито, что называется, до синевы. И лишь глаза, покрасневшие, с припухшими веками и прожилками кровеносных сосудов, покрывавшими белки, выдавали человека, которому за последние дни вряд ли удавалось поспать больше двух часов кряду.
- Куда-куда… Фашистов бить! – сам того не ожидая, Алексей выпалил первому встречному то, что рвало и сжигало изнутри.
- А-а-а-а! Вот как! Тогда - другое дело! – тон собеседника стал еще менее раздраженным, превратившись, правда, при этом в откровенно издевательский, - Кранты, в таком случае, всему германскому вермахту. И Гитлеру в Берлине заодно.
- Смеетесь?!
- Да чего там… Совсем даже не смеюсь. Ты, значит, в военкомат?
- Ну… Да, наверное. А куда еще?
- И в какие ж войска наладился?
- В авиацию! – вот с этим у Леши не было никаких сомнений.
- Ну, надо же. Эдакий вот лось – и в летчики собрался! – ухмыльнувшийся при этих словах энкаведист, вглядевшись повнимательней в глаза стоящего перед ним встрепанного парня, увидел там что-то, заставившее снова резко сменить тон, - Что, уже личные счеты к люфтваффе имеются?
- Имеются…
- Это хорошо! Это замечательно - не то, конечно, что у тебя горе случилось, а то, что ты на него реагируешь, как положено мужчине. Не плачешь, а в драку рвешься. Вот только все с умом надо делать. И, между прочим, гитлеровскую сволочь можно не только в небе бить. Пусть даже и летающую.
- Не понял! Вы о чем?
- Сейчас поймешь… - энкаведистский майор (Леша рассмотрел, наконец, что в петлице у собеседника красуется не «кубари» или «шпалы», а целый ромб), разглядывал в данную минуту не физиономию парня, а его грудь. То есть – ту самую «нагрудную галерею», которой Леша так заслуженно гордился. Пиджак-то на нем был тот же самый, разве что рубаху он сменил на динамовскую футболку,
- Таа-а-к… Ты у нас, значит, спортсмен! Неплохой комплект! ГТО высший, Ворошиловский стрелок… Ну, это ладно. Смотри-ка – и парашютик! Прыжки есть?
- Есть…
- А разряды в каких видах? Чем занимался?
- Ну, бокс. Самбо. Плаванье, лыжи. Всего понемногу.
- Бокс и самбо? Драться любишь?
- Как раз не люблю…
- Смотри-ка! Да ты еще и умный. Студент, я так понимаю?
- Студент.
- А как у тебя, студент, с языками дела обстоят? С теми, которые иностранные?

Вообще-то свой немецкий до полного совершенства Леша довел еще на первом курсе Университета – припекло, понимаешь, почитать в оригинале труды Генриха Шлимана. Вот только майора история о поисках Трои вряд ли впечатлит. Да и кому она сейчас, вообще нужна на фиг, Троя?! Слегка напрягшись, Алексей выдал на языке, которому на долгие годы предстояло стать на этой земле ненавистным, довольно сложную конструкцию. Смысл ее сводился, главным образом, к разъяснению некоторых деталей родословной Адольфа Гитлера – в основном тех, что касались интимных отношений его родителей со свиньями, козлами и иной домашней живностью. Майор, уловивший, похоже, не только общий смысл, а и определенные нюансы, аж присвистнул от восторга.
- Ух, ты! В каком же ты учебнике, студент, такое вычитал?!
- А это не из учебника. У нас в одной экспедиции профессор был, немец. Сильно водку нашу любил. Ну, а после нее примерно так и выражался.
- Профессор в экспедиции? Геолог, что ли?
- Историк.
- Вот даже как… Из интеллигентов, что ли?
- Куда там! Батя – красный командир был. В Гражданскую. Потом – по партийной линии все больше. Пока не…
- Пока не что?!
- Да нет. Нормально все! Он сам помер. От ран старых…
- Ну, ну… Сам, говоришь... - скорее всего, в разговоре с каким-нибудь другим представителем ведомства товарища Берии эта сорвавшаяся с Лешиного языка двусмысленность могла бы вылезти боком. Еще как могла бы… Майор, однако, лишь хмыкнул и качнул головой, словно бы делая для себя какую-то очередную заметку. В собственных мыслях, естественно. Тем неожиданнее были для Алексея следующие сказанные им слова:
- Ну, раз такое дело, студент, тогда пошли!
- Куда?!
- Куда-куда… На… первомайскую демонстрацию! Ах, опоздали уже? Тогда по другому адресу. Ты ж, кажется, фашистов бить рвался?!
- Ну, да!
- Значит, считай, что удачно попал. Набежал, можно сказать, на исполнение собственных желаний. А если тебя конкретно место интересует, так оно тебе знакомо должно быть – хотя бы по футболке твоей судя. Динамовец?
- Да!
- Вот на стадион «Динамо» и двинемся. Мы там уже третий день таких как ты собираем. Спортсменов, студентов, наших ребят. Лучших из лучших, одним словом! Там тебе самое место будет.
- На стадионе?
- В осназе НКВД, балда! В частях особого назначения – тех, которые сволоту, что на землю нашу приперлась, давить будут и рвать без пощады! Так что поквитаться с фашистами ты, как никто другой сможешь – уж это я обещаю!

Через два часа Леша уже был бойцом ОМСБОН - Отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД СССР. Спецназа, не имевшего себе равных…

- Товарищ майор государственной безопасности! Разрешите войти!
- Входи давай.
- Товарищ майор, боец Зотов по вашему приказанию прибыл!
- Молодец, что прибыл, присаживайся, - майор, смачно потянувшись, расправил плечи, и уселся на своем жестком стуле поудобнее, - Разговор у нас долгим будет, я думаю.

«Долгий разговор? О чем бы это?! Ох, не к добру...» - очевидно, что-то такое мелькнуло в выражении лица Алексея, еще не научившегося, подобно старшим коллегам, неизменно прятать собственные мысли и эмоции под каменной маской, да так отчетливо, что майор широко улыбнулся.
- Расслабься! Я тебя вызвал не «стружку снимать», а совсем даже наоборот. Есть относительно тебя, боец, мнение, что достоин ты продвижения по служебной линии. Результаты подготовки – отличные. В деле себя показал с лучшей стороны. Опять же – высшее образование, пусть и незаконченное, языком противника владеешь в совершенстве, да и вообще, котелок у тебя варит. Так что... Держи! - выставив вперед свой немелкий кулак, майор резко разжал его, и Алексей увидел лежащие на командирской ладони новенькие «кубари», сверкающие алой эмалью. Вот, значит, как!
- Боец Зотов!
Я! – Алексей заводным болванчиком взвился со стула, сразу принимая стойку «смирно».
- За личное мужество и воинское умение, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками объявляю благодарность от имени командования полка!
- Служу трудовому народу!
- А заодно – поздравляю с присвоением первого командирского звания – «сержант государственной безопасности». Серьезное звание, между прочим – к армейскому лейтенанту приравнивается!
- Служу...!
- Вольно! И сядь уже. Приказ полковник Орлов завтра подпишет, но твоя фамилия там точно есть – я лично удостоверился. Надо было бы, конечно, как положено, оформить – вручить перед строем и все такое... Вот только
тебе завтра снова за линию фронта. Разведданные поступили – немцы очередной танковый «кулак» наращивают, все на Москву рвутся. Надо им малость жизнь подпортить, чтоб малиной не казалась. Ну, да на инструктаже все подробно объяснят.
- Подпортим, товарищ майор! Так подпортим, что...
- Да знаю, знаю. И в тебе не сомневаюсь, и в остальных ребятах, с которыми ты идешь. Только вот какое дело... Есть к тебе еще один разговор – и не такой приятный. Я ведь недаром «кубарики» тебе перед рейдом вручаю, а не после. Хочу, чтоб задумался ты кое о чем... Не слышал, что о тебе за спиной говорят?
- Я, товарищ майор, разговоры за спиной никогда не слушал и не слушаю. Разве, что тем местом, на котором ушей не предусмотрено!
- Ну и язык у тебя! – покачав головой майор усмехнулся, - Это, кстати, тоже все заметили. Но меру в разговорах знаешь, лишнего не болтаешь, вредных бесед не ведешь.
- Это тоже отслеживают?
- А ты как думал? У нас тут ОМСБОН НКВД, а не шаражкина контора! И морально-политическое состояние бойцов, их настроения очень даже контролируются. Без этого – никак! Но я про другое поговорить хотел. Меня не шутки твои и подначки волнуют, а то, что о тебе мнение складывается, что смерти ты ищешь!
- Никак нет, товарищ майор!
- Вот так, значит – четко и по-уставному. А если по душам?
- Да ничего я не ищу...
- Ну да, ну да... Только в двух рейдах именно ты отход группы прикрывать вызвался. В таких ситуациях, что вполне можно было и не вернуться.
- Ну, так вернулся же!
- Это – да! Везучий ты. Нет, важно и то, что парень ты крепкий, ловкий, да и во время подготовки не мух хайлом ловил, как некоторые, а учился со всем прилежанием... Но и доля везения у тебя оч-чень немалая. А в нашем диверсантском деле везение, уж поверь, штука важная, и, куда как нужная. Вот только бесконечным оно не бывает. У всего в этой жизни свой предел есть.
- Понимаю, товарищ майор.
- Может, и понимаешь, да только, как я мыслю, не до конца. Рискуешь много. А иногда прям-таки нарываешься. Вон, в будку эту, что около моста стояла, кто ломанулся голову очертя? В ту самую, куда, как потом оказалось, шесть фрицев набиться успели?
- Так я ж их всех...
- Да знаю, знаю. Вот только лично мне кажется, что решето из тебя при этом не получилось исключительно потому, что у кого-то из фашистов патрон перекосило, или по какой-то другой причине автомат заклинило.
- Да нет, товарищ майор. Они просто там все пьяные были. До самогонки нашей дорвались, и упились, как свиньи прямо на посту,
- Ну, это, конечно, объяснение. Пьяный на войне – он или сперва герой, а потом труп, или сразу труп. Но труп в любом случае. И все-таки, крепко я сомневаюсь, что ты сивуху прямо-таки через двери учуял. На рожон ведь пер!
- Так караул убирать надо было по-всякому. Как мост иначе рванешь?
- Надо было, кто ж спорит. Только воевать, боец, можно по-разному. Можно нахрапом, на удачу, а можно и умом. Как, по-твоему, правильней?
- Понятно, что умом...
- А раз понятно, то давай-ка воюй так, чтоб было в твоих действиях меньше удали и больше расчета. Ты ведь не просто теперь боец. Ты – чекист. А у чекиста при горячем, конечно, сердце, голова какой быть должна?
- Холодной. И руки - чистыми.
- Молодец, усвоил. И коль усвоил, то и поступай соответственно. Тем более, что ты теперь младший командир, и вскоре тебе придется не только за себя отвечать, а и за людей, которых тебе доверят.
- Да я как-то...
- Что? В командиры не рвешься? А вот тут как раз тебя никто и спрашивать не собирается! Наша система среди всего остального именно тем сильна, что кадры подбирать умеет. Находить их, выращивать, продвигать. Ну... и отсеивать – при необходимости. Если в тебе старшие товарищи способности и задатки командира увидели, значит, так оно и есть. Эти люди не ошибаются. Так, что, товарищ сержант, доверие вам оказано, ваше дело – его оправдать. И вот еще что...
- Что, товарищ майор?
- Да давай уж не по уставу. Просто – как мужик с мужиком, - командир полка почему-то вдруг отвернулся к окну, за которым уже не было ничего, кроме мутной черноты осенней ночи, - История твоя мне известна. Про девушку, про то, как погибла она, как все вышло... И потому понимаю я, что ты себя в этом винишь, а оттого бросаешься в каждый бой отчаянно, словно вину эту искупая.
- Да я...
- Молчи! Молчи и слушай, когда старший говорит! И не по званию только старший, не по должности, а по опыту, прежде всего. Я, чтоб ты знал, в своей жизни стольких людей дорогих мне схоронил – тебе и не представить. А кого и схоронить даже не смог. Сгинули в такой дальней дали, куда и ворон костей не заносит... И если б я каждый раз вот так вот, как ты... Давно бы и памяти обо мне не осталось.
У меня, чтобы ты понимал, двое родных братьев на границе были – в тот самый день, 22-го. Один – в Бресте, второй на заставе, на Украине Западной. Слышал, наверное, что фрицы от застав наших оставили?!
- Слыхал.
- Вот то-то. Про того, что на заставе был – точно знаю, что погиб. Нашлись свидетели... Тот, что в Бресте... Там немец уже давно. А я, после того, как мне пять рапортов на передовую завернули, здесь сижу, вас учу и в рейды отправляю. Потому, что – надо.
Война, боец – это не просто личное горе и личный счет каждого из нас. Эта война особая. Или мы - их, или они – нас. Тут – до последнего, и никак иначе. И если каждый из нас на тот свет торопиться будет, пусть даже одного-двух фашистов с собой прихватив, войны нам не выиграть. И за близких своих не отомстить – так, как положено, чтоб на месте Берлина их проклятого только груды битого кирпича дымились! – при этих словах майор сжал кулак до хруста пальцев, словно перемалывая в нем что-то невидимое, - Теперь понятно?!
- Так точ... Понятно. Да.
- Если понятно, то хорошо. Одна вещь еще только осталась, - сказав это, командир полка вдруг встал, и, сделав пару шагов к стоящему у стены монументальному сейфу, извлек оттуда бутылку водки и два стакана, - Звания обмывать положено, и традиции нарушать не годится!
- Так вы ж сами говорили только что – про пьянство на войне! – ляпнув это, Алексей сразу же пожалел. Может, командир его как раз и проверяет, но если от души предложил – как бы не обиделся!
- Ох, и язык... Во-первых, мы не на передовой и не в рейде находимся, так что это – другое дело. А, во-вторых, когда тебе командир выпить предлагает, то это – не пьянка, а часть воспитательного процесса! Запоминай на будущее! Ну, где твои кубики?!

Набуровив Леше из бутылки, с которой загодя была сбита сургучная «шапочка» с полстакана, майор бросил туда «кубари». Себе он налил по-полной.
- Ну, давай, сержант! За первое звание, за новые успехи. И – за победу!
- За победу!

Из штаба Алексей выходил с головой, слегка затуманенной, и полной самых, что ни на есть благих намерений. Ну, тех самых, которыми, как известно, вымощена дорога по всем известному адресу...